Читать книгу "Капитан [СИ] - Андрей Алексеевич Панченко"

нас раскачивает, от чего меня начинает мутить.

— А! Сука! Не тряси, сейчас голова лопнет! — прошу я своего мучителя.

— Живой! Командир живой! — чересчур бодрым голосом орёт кто-то у меня прямо над ухом.

Несколько рук срывают с меня мокрую одежду причиняя сильную боль, болит левая рука, спина, раскалывается голова. Сквозь затуманенной сознание до меня доходит, что меня перевязывают и переодевают в сухую одежду. Последние мгновения до того, как я потерял сознания, всплывают в памяти.

— Гриша, доклад! — со стоном выговариваю я.

— Хана консервной банке! Левый борт разворочен, снесло одну из рубок, трубы, мачты, всё как ножом срезало, башни главного калибра перекосило, а сам он на скалах лежит, хорошо так лежит, почти на правом борту! Аж дно видно! Шарахнуло так шарахнуло! Всё что немец на берегу не успел расстрелять — в щепки! Если бы ты нас не предупредил, то и нам бы досталось, успели укрыться, а так только один ранен, оператор, с сопки скинуло болезного, когда он ваш бой снимал! Но камера цела! — голос Гриши полон радостных эмоций.

— «Шторм»?

— «Шторм»… и ему хана командир — от былой радости не осталось и следа — на скалы выбросило, надстройки считай нет, пробоины я даже не считал, их просто дохрена. Пока возле берега крепко сидит, как штормить начнётся может окончательно доломать. Сидоренко погиб, из расчёта орудия только ты да наводчик живы, Кольку пока не нашли…

— Остальные? — я с трудом сдерживаюсь что бы не заорать от ярости, мой «Шторм» погиб, Сидоренко, Коля…

— «Дежнёв» выбросился на мель в порту, сильно побит, из дивизиона целым никого не осталось, все по берегу валяются в разной степени исправности, в основном металлолом. Немцы сейчас высаживаются на берег, комиссар было к ним сунулся, так они огонь открыли, дохрена их там выжило и похоже сдаваться они не собираются.

— Связь с портом есть? — вести совсем безрадостные, угробив одно бронированное корыто, мы потеряли шесть кораблей и бой ещё не закончен.

— Порту тоже досталось, по рации связи нет, сигнальщики связь держат.

— Как до берега дойдём, передай в порт, чтобы всех ополченцев, уцелевшие экипажи, всех кто оружие может держать на остров переправляли! Похоже тут сейчас продолжение банкета будет, блюдо номер два, война на суше — хрипло говорю я — как меня на берег доставите, шлюпка пусть идет к «Шторму»! Ищите всех, кто смог выжить! Колю мне найди!

— Всех, кого могли уже подобрали, ты считай последний, вообще не понятно, как ты уцелел Витя! Без сознания и в воде!

— Такие как я не тонут — через силу шучу я.

— Я знал, что ты говнистый, но только сейчас понял на сколько! — смеётся Гриша — парни пойдут искать, а я с тобой останусь, а то ты опять что-то отчебучишь!

Когда шлюпка подошла к острову, я уже смог сидеть. Голова кружилась, но терпимо, больше всего беспокойство доставляла левая рука, которую примотали бинтом прямо к груди, по словам Гриши — осколок перебил кость. Руку дергало, временами от боли накатывала темнота. Я хлебнул хороший глоток спирта из знаменитой Гришиной фляжки и терпел, рано пока вырубаться, нужно доделать дело, которое мы так удачно начали.

На берегу нас встретили моряки из моего экипажа, одеты все как когда-то в десанте, ватники, бескозырки, в руках автоматы, из-за поясов торчат ручные гранаты. Прямо возле берега, под одной из скал мини лазарет, там лежат и сидят одетые кто во что матросы «Шторма», все те, кто выжил после боя, горит костёр. Шлюпка, высадив меня и Гришу тут же ушла назад, исполнять мой приказ, а я оглядел своё воинство, опираясь на плечо верного боцмана.

— Немцы формируют отряд. Раненых у них много, но целых около трёхсот человек. Сейчас они с крейсера достают вооружение. Я считаю, что они сдаваться не собираются, будут пытаться захватить остров, а потом и порт — комиссар с двумя вернувшимися из разведки матросами докладывал мне обстановку — сейчас за ними ведёт наблюдение пост из двух матросов.

— Когда с порта придут подкрепления?

— Не раньше, чем через час, по порту здорово прошлась взрывная волна, сейчас на ходу нет даже буксиров. Обещают спустить на воду выброшенного на берег «Кооператора», он более-менее цел. Как только буксир запустят, так сразу же к нам прибудут все способные держать оружие. Пока что мы сами.

— Ну сами так сами… — вздохнул я, делать всё равно нечего — слушай мой приказ! Всем способным держать оружие занять оборону на подступах к крейсеру, по готовности открываем плотный огонь из всего что может стрелять! Затем предложим немцам сдаться, нужно потянуть время. Если они пойдут в атаку, держаться до последнего патрона! Это моряки, они пехотному бою не обучены, ну а мы братва, в десант уже ходили, нам не привыкать. Занять позиции!

Уцелевший экипаж крейсера в срочном порядке проводил спасательные работы. Самодельные сходни были перекинуты с борта поверженного гиганта прямо на берег, всю палубу крейсера покрывали штормтрапы, по которым как обезьяны сновали матросы, то и дело скрываясь в люках и передовая на берег тюки, бочки, мешки. На берегу разрастался стихийно организованный лагерь, который уже со всех сторон прикрывали посты из вооруженных матросов. Как и говорил комиссар, около трёхсот человек из уцелевших членов экипажа крейсера, спешно вооружались по мере поступления грузов с разбитого корабля. Вдоль берега длинной шеренгой застыли тела погибших моряков, и трупы всё продолжали прибывать, их подбирали на берегу, вытаскивали из надстроек и трюмов, пытались достать из покорёженных башен. Из наскоро установленной большой палатки слышались стоны и крики боли, там явно был полевой лазарет. Шикарный вид! Должно быть у выживших сейчас настроение ниже плинтуса, боевой дух их точно не на высоте.

Мы рассредоточились на сопках вокруг немецкого лагеря. Тут лежали все, даже раненые которые могли вести огонь. Два пулемёта ДШК, кое как приспособленные для стрельбы по берегу, несколько ручных «Дегтярёвых» и наши автоматчики готовы были залить вражеский лагерь огнём по первой моей команде. Я же пока наблюдал и думал, что нам предпринять. Чуть больше двадцати человек против нескольких сотен… С одной стороны, ввязываться в бой почти самоубийство, а с другой, нельзя дать немцем время прийти в себя. Да мать его! Сегодня мы уже умирали, я криво усмехнулся и тут же поморщился от боли. Была не была!

— Огонь!

Патрульные упали как подкошенные. По собравшейся толпе готовящихся к бою немецких моряков смертельной косой прошли очереди двух крупнокалиберных пулемётов, даже если и не убивая сразу, то навсегда калеча людей, отрывая конечности, вырывая куски мяса и дробя кости. Я стрелял из заряженного для меня Гришей автомата, почти теряя сознание от боли, отдача как будто вбивала в мои раны один раскалённый гвоздь за другим. На берегу паника, не готовые к пехотному бою матросы разбегаются в стороны, лишь редкие смельчаки успели залечь и открыть ответный огонь, но они пока даже не видят где мы! Только длинные вспышки огня из дульных тормозов ДШК привлекают их внимание, по ним они и стреляют. Мои бойцы сосредотачивают весь огонь на этих бойцах и скоро лишь избранные единицы из них могут стрелять. Всего минута, а берег уже пуст, на нем только трупы тех кому не повезло, кричащие от боли раненые и нетронутая медицинская палатка. Большинство матросов укрылась за камнями или у борта крейсера.

— Прекратить огонь! — командую я, патронов у нас маловато, а сейчас как раз подходящее время решить дело миром. По моему кивку комиссар, который немного знает немецкий язык поднимает над головой палку с белым флагом и во всё горло орёт только одно слово понятное и нам и немцам.

— Парламентёр!

Комиссар выходит на открытую местность и смело идёт вперёд, мы с ним толком и подружиться не успели, своеобразный человек, он любил свои машины больше чем людей. Но смелый, не отнять. Сейчас он один идёт во вражеский лагерь. Над холодными сопками стоит звнящяя тишина. Полог палатки приоткрывается и из неё с опаской выглядывает человек в когда-то белом, а сейчас красном от крови халате. Тишину разрывает выстрел. Комиссар падает уронив белый флаг перемирия.

— Суки! Сдохните твари! Огонь! — ору я во всё горло. Я не видел кто стрелял, но ответят за этот выстрел все, даже не причастные —